Горный дедушко. По мотивам саказов Бажова

Стары-то люди сказывали, что давным-давно на границе Европы и Азии, в Уральских горах, славный народец жил –  гномы-рудознатцы. Они, слышь-ко, у Хозяйки медной горы в подручных ходили.  Наши заводские их копарями звали. Вот и на Синей Горе, что в самой середке Уральских гор стоит, такие рудознатцы водились. Народец тот шибко работящий был, силу железной руды знал да каменьев горных. Плохому человеку рудознатцы не покажутся, да и от богатств горных его отпугнут-прогонят, а вот добрым людям подскажут, где какие камешки находятся, да в каком месте можно руду железну найти.
 

---

Заводишко-то наш железоделательный Никитка Демидов строить начинал. Людей разных согнал с насиженных мест, плотину копать да строить заставил. Да не по зубам ему это дело оказалось. Не открыл Демидычу свой секрет  здешний горный народец. Бился он бился… Железну руду на Синей горе искал… А не вышло у него ничего. Вроде  и руда местами попадается…  А все не то, что для дела требуется. Пришлось ему от этого места отступиться. Забрала казна завод за долги. В казенных-то заводах рабочему люду чуть полегче жилось, чем при барине, пусть и работали от зари до зари, да хоть какие-то послабления были.

Поселку нашему при заводе почитай чуть мене трех  сотен лет будет. Мужикам в железном деле  завсегда работенка  находилась, каждый себе по силе да по сердцу дело мог сыскать - кто при печах доменных состоял, кто с молотом в кузне робил, а которы и уголек жгли для печей. Дело это непростое было, а тожо важное. На хорошом-то угольке и железо ладное выйдет.

Егорко вот Симонов тожо уголек для печей жег. Знатным, говорят, углежогом был. Уголек у него получался звонкий да ладный. Первым мастером в этом деле в заводе был.
 
Семью, конечно, имел. Как без нее! Жили небогато, но и не бедствовали. Похлебка да каша в чугунке завсегда в печи горяченька стояла. Вернется мастер домой, а хозяйка ему на стол наладит, детишек малых рядом усадит… Вроде бы и небогато жили, а весело!

И детишки у него – мал мала меньше, а все к делу приставлены. Которы постарше были, те по хозяйству матери помогали – и воды принести, и печь истопить, и дров нарубить. А младшенька девка у них наособицу была. Шустренька да ловенька, за какое дело не возьмется, все у ей ладится! А кака певунья была! Песню заведет, вся улица заслушается! Вот только росточком Натальюшка не вышла, уж больно мала была! Вот ее в заводе-то за звонки песни да за малый рост Пичужкой и прозвали. Так и кликали все – Пичужка да Пичужка! С утра Натальюшка все наказы матушкины выполнит, а впереди еще цельный день останется для забав. Девушка туесок в руки – да и в лес побежит, грибы-ягоды брать. И место она себе заприметила, все больше под Синю гору бегала. Матушка то ей, видать, много сказок разных сказывала, вот и про горный народец здешний Пичужка краем уха слыхивала. Шибко хотелось ей хоть краешком глаза на них посмотреть!

Здешни-то места красоты сказочной! Идет Натальюшка, тропинкой чуть приметной по лесу пробирается, ягоды собирает, цветочками любуется. То белочку на веточке увидит, с ней поговорит, то ежика лесного. Вот и не заметила, как далеко в гору ушла, место-то ей совсем незнакомо показалось. А в лесу уже и темнеть стало. Да и туесок полнехонек. Пора к матушке домой бежать…

Тут Пичужка горку небольшу вдалеке заприметила. Стоит себе наособицу, а на ней дерево высокое растет. Под ним, слышь-ко, диковинны цветы к синему небу тянутся. И показалось Пичужке, что под деревом какой-то мужичок сидит. На вид вроде, как и не молод уже, старичок совсем, а ростиком чуть Натальюшки поменьше. Дивно Натальюшке стало. Девчонка-то не из робких была - дай, думает, гляну, кто в таку пору в лесу отдыхать вздумал. Подошла поближе-то, а дедушко ее и не видит как будто. Задумался о чем-то, шибко тоскливо видно ему. Чудной какой-то дедушко, волосы долги, чуть не до плеч. Одет в кафтанчик зеленый, а на ногах у него вместо лапоточков обувки вроде как из деревянных чурочек выстроганы.

Тут Натальюшка его и окликнула – о чем грустишь, дескать, дедушко, на-ко тебе, я тут малины полнехонек туесок насобирала! Сладка ягода да свеженька!
А дедушко этот из горных был, которы богатство каменно в Синей горе хранят да множат. Да лихим людям его не показывают. Он эту голосисту девчонку давно уже заприметил. Когда и помогал ей маленько. То место грибное али ягодное  ей откроет, а то и  в туесок камешок какой чудной подбросит Пичужке на веселье. Не шибко много игрушок-то ей матушка покупала. Вот девчонка-то и рада. Баловал ее Горный Дедушко. И то сказать, шибко тоскливо ему было одному-то в горе жить, а тут девчонка эта – по лесу ходит, грибы-ягоды берет да поет звонко. А старику это и в радость. Обрадовался он гостьюшке, чаем с горными травами Пичужку напоил да и отправил обратно. У девчонки от этих травушек и силешек вроде прибавилось, мигом дорогу назад нашла.

Натальюшка про Горного Дедушку никому не сказывает, а сама к нему нет-нет, да и прибежит. То шанежку ему каку принесет, то кашки мисочку с маслицем. Горны-то люди не шибко стряпать умели, вот старик и рад был Пичужкиным гостинцам. И сам Горный Дедушко в долгу не оставался, научил Пичужку многим хитростям лесным, травки лечебные показал, которы за Синей горой водятся, да от бед ее оберегал, как умел.

Заневестилась Натальюшка, тут и парни заводские на нее заглядываться стали.  А Пичужка ровно и не замечает никого. А тут - на радость ли ей, на беду ли -  соседский парень с Германской войны вернулся. Родные-то его Лександром али Санкой попросту кликали. Красавец парень! Все девки по нему сохли! А Санко, как Пичужку увидит, улыбнется девушке, да и скажет ей вроде как в шутку: «Здравствуешь, красна девица! Уж больно ты хороша стала! И взял бы я тебя в жены, да уж шибко ты мала! И на что мне этаку пичугу, я себе перву красавицу в округе облюбовал!»

Пичужке обидно было эки-то речи слышать. Приглянулся ей Санко, а признаться в этом даже себе боится. Вот и отвечала она парню строго: «Да больно ты мне нужен! Мне и у маменьки с тятенькой хорошо!». Скажет так-то, да и убежит опять по делам своим девичьим.
Разговоры-то разговорами, а надумал Санко жениться. В жены себе, как и обещал,  перву красавицу в заводе выбрал. Хороша была девка – высока, красива, да к тому же из богатеньких. Вот и сосватал Санко ее. Обговорили  все, да и свадебку по осени назначили. А Натальюшка места себе не находит, света белого не видит – люб ей Санко! Заприметил это Горный Дедушко, старается девку чем-то порадовать. А Пичужке какое веселье! И песни свои звонкие петь перестала, слезы по ночам в подушку льет.

Долго ли коротко ли, вот уже осень подошла, со дня на день свадьбу играть. У парня уже все к этому дню припасено было – и вино хлебно в клети стояло, и закуска на стол кака-никака приготовлена. Да только той порой невеста его раскрасавица с другим сбежала! Осердился Санко на весь белый свет, закручинился! День тоскует, два… А потом Пичужку свою нечаянно встретил. Девка уже все слезы выплакала. И вдруг парня будто кто за локоть подтолкнул! Бросился он к Натальюшке, да и безо всякого спрашивает: «Пойдешь за меня?»  Пичужка зарделась вся, личико рукавом прикрыла и шепчет: «Пойду! Люб ты мне!»

Вскоре свадебку Санко с Натальюшкой сыграли, да стали жить-поживать. Прикипел парень сердцем к своей Пичужке, живут они в ладу да в согласии, про невесту свою пустозвонку и думать забыл!  А Горный Дедушко не нарадуется на внученьку свою названную. Сдается мне, что в этом деле он певунье нашей и подсобил маленько…

А тут опять во двор нова беда пришла. Загорела-заполыхала по всей стране гражданска война, брат на брата руку поднял. И опять душа болит за свою внученьку у Горного Дедушки – знать, не миновать беды его Натальюшке.

Завод-то наш в гражданску войну почитай больше десятка раз из рук в руки переходил. То красные его займут, то белые! И кажная власть чуть что – и в расход пускает! Не шибко дорого тогда человеческа-то жизнь стоила. Белые придут, по избам облаву сделают, мужиков всех из избенок выволокут, за околицу выведут – и в расход! Красные того пуще лютуют! Не сиди дома -  иди, воюй, советску власть защищать надобно! Не хочешь воевать – к стенке!
Ворвались эдак-то красные к молодым во двор! Бросились к Санке, оружие наизготовку: «Пошто за советску власть не воюешь? Где твоя пролетерска сознательность? Нам с тобой вошкаться недосуг, мигом к стенке поставим!»

Кинулась тут Натальюшка мужа своего от верной  смерти защищать: «Не пущу, - кричит, - и меня вместе с ним к стенке ставьте! Белобилетник он! Газами на войне травленный!» Кричит она так-то да ножкой топает, кулачошки сжала… Пытается Санку своего от верной смерти спасти! Собой его прикрыла! А сама маленька, ему до подмышок не достает! Ну, красны-то тожо люди были, подивились они Пичужкиной смелости, посмеялись да и ушли ни с чем! Чего взять с белобилетника!

Так и жили молодые в ладу да дружбе. Время-то шибко трудное было! Краюха хлеба в избе найдется – уже хорошо! Троих деток Натальюшка мужу подарила, всё красны девки рождались, сыночка им Бог не дал. Только недолго Санке жизни радоваться довелось, немцы-то вишь какую подлость удумали! Газами на войне людей травить! Какими только травами да сборами не пользовала его Натальюшка, да видно, не жилец он уже на этом свете был. А тут его еще в заводе на свинцовы работы поставили. Вот и сгорел парень на такой службе быстрехонько.

Много горюшка с тех пор пришлось хлебнуть Наталье с тремя малыми ребятами! Да и радости когда бывали… Жизнь-то ей долгая досталась, почитай, до ста лет почти дожила! И девок своих сумела на ноги поставить, и с внуками поводиться, и правнукам про свою долгу жизнь рассказать!

Вот и я от нее про горный народец узнала, что сокровища Синей горы стерегут. И то сказать, жив, поди, и сейчас тот Горный Дедушко? Который Натальюшку от многих бед спас!  И Гору Синюю по сей день от лихих людей хранит!